Больничное крыло
03.01.1980 год
10-11 утра

   Рината сморщилась, когда увидела нечто зеленое, что ей предлагали проглотить. Внутри вспыхнул бунт, как при митинге троллей на Косой алели в 1955 году. Она боролась с желанием отшвырнуть ложку от себя дальше, но осилила лишь откинуться глубже на подушку, безапелляционно показывая всем своим видом, что это нечто ее языка больше не коснётся и заставлять нет никакого смысла. О ее упрямстве знали не понаслышке. Что касалось языка - она оставалась молчаливо хмурой даже тогда, когда ласковый голос Альбуса коснулся ее слуха. Взор полный обиды, как пламя свечи, терзавшееся на сквозняке, метнулся к спокойной заводи светлых глаз директора, потонув, испуская рассерженное шипение.  Коул не хотела говорить, душили эмоции, где-то зарождался гнев, удерживаемый лишь тем, что Рината никогда никому не желала плохого, и сейчас она ругала себя больше, потому что чувствовала пресловутую обиду, а не ненависть к Феликсу. Она откидывала от себя тянувшееся к ней спокойствие Дамблдора, волнение профессор МакГонагалл и хладнокровие целительницы, желая чувствовать только себя, только свои эмоции. Та пустота, которую она ощутила в юноше даже в памяти теперь пугала не меньше, чем то, что она чуть не умерла в его руках. Хватаясь за дар, как за нить спасения, она предпочитала слышать людей вокруг, и не понимала, как раньше могла желать иного...но только слышать. Ее мысли стали крепче.
  В крыло ворвалась женщина, раздражая воспаленное сознание стуком трости о камень, методично, словно годами отработанный шаг. Она встает напротив Ринаты и взирает на нее с лицом судьи. Коул даже не изменилась во взгляде, ощущая усталость и на вызывающий взор женщины, могла ответить лишь равнодушием. Злость от недопонимания и высокомерие исходило от железной леди, концентрируясь на директоре. Женщина жаждала растоптать больше, чем скорее подозревала, а может, она боролась с искушением высказать это вслух. Очевидно, у них уже состоялся сегодня разговор и, видимо, не очень приятный. На языке вместе с привкусом зелья появилось странное мерзкое чувство недоговоренности. Ведьма знала, что Альбусу ничего не стоит прочесть ее мысли, подозревая в нем таланты, которым Рината была не конкурент, плюс его огромный опыт и врожденную мудрость. Не обладая фанатскими чувствами к директору, Коул испытывала благодарность и к этому человеку. За последний год, ее единственной семьей оставались учителя и единицы из студентов, которые не бросались от нее в рассыпную, как мыши от кошки.