Энн задумчиво смотрела в свою чашку, помешивая остывающий чай ложечкой. Монотонные движения руки странным образом вносили порядок в мысли девушки, заставляя раскладывать информацию по полочкам, проанализировав услышанное. В принципе, все было предельно ясно: мисс Стоун не единственная и далеко не последняя жертва, мы должны помогать нуждающимся, можно сказать это наш долг. Вот только чей это именно "долг" и как же помочь этому "не важно даже кому" остается неизвестным. И именно это делало четкий логический ряд не совсем понятным. Молчать дольше было неприлично, к тому же, профессора МакГонагалл, кажется, раздражало мерное постукивание ложечки о край чашки. Аккуратно положив ложку на блюдце, Энн решила не ломать себе голову поисками ответов, а просто задала интересующий её вопрос.
- Вы сказали, что жертв будет больше... И что наш долг заключается в том, чтобы помочь им... Но как же мы можем помочь, профессор? На сколько я поняла, теперь ученики в относительной безопасности - во всяком случае, от внешних угроз они защищены. И если что-то и может произойти, то мы хотя бы будем знать кого защищаем. Но ведь вы имели в виду не только учеников школы, правда, профессор? Эннабелль испытующе посмотрела в голубые глаза директора; на какое-то мгновение ей показалось, будто Дамблдор видит её насквозь, отчего девушка почувствовала себя немного неуютно. Эмбер отвела взгляд и посмотрела на Минерву, в надежде услышать подтверждение или опровержение своих мыслей.

Минерва смотрела на Эннабель… именно смотрела, не наблюдала, не присматривалась, она смотрела на нее чутким взглядом, когда хотят яснее слов заявить, что внимательно слушают ответ, ждут продолжения и все внимание уделено человеку, с которым выпала честь общаться. Альбус же молчал, кидая хитрые взгляды, попивая чай и балуясь лимонными дольками. Сейчас он напоминал ребенка – и не важно, что директору было уже далеко за десять, он по-прежнему продолжал играть в игру, как казалось Минерве, постоянно пытающейся всех вразумить и наставить на путь истинный. Эннабель знала примерно тоже, что и весь оставшийся волшебный мир: есть злодей, есть организация, которая борется со злодеем, но активные меры не принимает. Все составляющие есть, но кто и чем именно занят – это простым смертным знать не обязательно. Например, как им необязательно знать и о существовании другой тайной организации. Орден Феникса вел достаточно активную деятельность, но все равно не многие знали, что есть кто-то, кто стремится помочь. Профессор МакГонагалл не понимала, как можно жить в полном неведении: такой минимум информации, которая подлежала оглашению, только толкала людей на необдуманные решения. Наверное, именно поэтому у Темного Лорда так много сторонников: идея красива, но она всего лишь идея, которая не прорастет, если ей не дадут благотворной почвы. Женщина вздохнула – глубоко и как будто бы тяжко.
- Министерство знает, но молчит. Не одобряет, но продолжает делать, – сурово, но и не без сожаления в голосе произнесла Минерва, которую любые разговоры о Министерстве магии неимоверно сильно расстраивали. – Министерство сейчас озабочено не безопасностью магмира, а своим собственным будущим – ушло с головой в предвыборную гонку и ничего не видит дальше фонтана в Атриуме, – профессор фыркнула, вспомнив последнее выступление Корнелиуса Фаджа, в котором он бил себя в грудь, клялся и божился, что сделает все, чтобы все волшебники могли спать спокойно – но пока, увы, никто и ничего не сделал, тем более Фадж, который изо дня в день пытается заручиться поддержкой Альбуса. Еще один маленький ребенок – только этот ребенок опасен, поскольку рвется к власти. – Практически никто не знает, что на самом деле творится в мире: люди пропадают, магглов мучают десятками – но об этом молчат, пишут лишь о том, как аристократия веселится, – декан Гриффиндора кинула недовольный взгляд на лежащий неподалеку Пророк. – Отсутствие информации рождает небылицы. И бороться с этим сложно, но возможно. Министерство бессильно в этой войне, – один из портретов укоризненно поцокал языком, другой же грубо заставил другой портрет замолчать.

- И этот другой вы?
Знакомое чувство любопытства жаркой волной упругою наполнило девушку. Глаза её загорелись в предвкушении. Несомненно, Дамблдор только что сказал нечто важное: что-то, что возможно перевернет все с ног на голову в четком логическом ряде мыслей и заставит изменить взгляды на существующее положение вещей в магическом мире.
За все время, проведенное на туманном Альбионе, Энн руководствовалась двумя принципами: «ничто не вечно, а, следовательно, подвергается изменениям» и «один человек никогда не сможет изменить мир». Благодаря первому убеждению была заботливо взращена и надежно спрятана в уголках сознания Надежда на лучшее. Ну не может магическое сообщество вечно вздрагивать и жить в ожидании худшего! Обязательно найдется кто-то, кто всех спасет. Правда, здесь была маленькая, но существенная оговорка: «этот «кто-то» - явно не я». Из второго принципа следовал всего один вывод: «меньше болтаешь - дольше живешь». Так, особо не мудрствуя, девушка вполне себе спокойно преподавала в Хогвартсе. Возможно, другие посчитают такое поведение трусостью, но Энн называла это «благоразумием», к тому же весьма полезным. В Хогвартсе была большая библиотека, профессора - настоящие мастера своего дела, есть чему поучиться. А кому станет легче, если она кинется сломя голову с палочкой в руках на поиски Сами-Знаете-Кого? Уж точно не самой девушке. Слова же Дамблдора частично меняли сложившееся положение; при наличии группы людей, объединенных общей конкретной целью, изменить можно что угодно, в том числе, мир. И вот в этом случае тихо отсиживаться, набираясь опыта, уже преступление. Взвесив все «за» и «против», попытавшись трезво оценить последствия намеченного шага, Эннабелль задала вопрос:
- Чем я могу быть полезной, сэр?